Вкус дыма - Страница 76

– Хочешь нагнать Роусу?

Натан ничего не ответил и ушел.

* * *

Как-то ночью в горячечном бреду Тоути увидал, что на пороге бадстовы появилась Агнес.

– Смотри-ка, ее отпустили сюда, – сказал он отцу, который склонялся над кроватью, безмолвно укутывая одеялами трясущегося от лихорадки сына. – Входи, – прошептал Тоути. Кое-как выпростав руки, он в духоте бадстовы протянул их к Агнес: – Подойди сюда. Видишь, как переплетены наши жизни? Такова воля Господа.

И вот Агнес уже склонилась над ним, что-то шепча. Длинные темные волосы ее щекотно прикоснулись к мочке уха – и дрожь желания пробежала по его телу.

– Здесь так жарко, – пробормотал Тоути, и Агнес, подавшись к нему, принялась поцелуями обирать с его кожи капельки пота, вот только язык у нее был шершавый, а руки нашаривали его горло, кончики пальцев больно впивались в кожу. – Агнес, Агнес! – Тоути отбивался как мог, хрипя от натуги. Сильные пальцы обхватили, стиснули его руки, затолкали их назад под простыни.

– Не сопротивляйся, – сказала Агнес. – Прекрати.

Тоути застонал. Языки огня лизали его кожу, дым заползал в рот. Он зашелся кашлем, и грудь его вздымалась и опадала под тяжестью Агнес, которая уселась на него верхом и занесла нож.

* * *

– Я этому не верю! – отрезала Стейна, подметая в бадстове таким манером, что пыль взлетала с половиц и клубилась в воздухе.

– Стейна! От твоей уборки здесь грязнее, чем было!

Сестра и бровью не повела, все так же яростно работая метлой.

– Эта история – жестокая, и я вовсе не удивлюсь, если Роуслин сама ее и придумала!

– Роуслин не единственная, кто слышал об этом! – Лауга чихнула. – Вот видишь, пыли только прибавилось.

– Ну так и подметала бы сама! – Стейна сунула метлу сестре и уселась на кровати.

– О чем это вы тут препираетесь?

Маргрьет вошла в комнату и с ужасом воззрилась на пол.

– Кто все это натворил?

– Стейна, – ядовито сообщила Лауга.

– Я же не виновата, что у нас осыпается крыша! Гляди, эта пыль повсюду. – Стейна резко встала с кровати. – И сырость просачивается. Вон в углу уже каплет. – Она зябко поежилась.

– Я смотрю, ты не в духе, – снисходительно заметила Маргрьет и обратилась к Лауге: – Что ее так разозлило?

Лауга завела глаза к потолку:

– Мне рассказали одну историю про Агнес, а Стейна не верит, что это правда.

– В самом деле? – Маргрьет кашлянула, ладонью отгоняя пыль от лица. – И что это за история?

– Люди помнят Агнес маленькой, и некоторые рассказывают, будто один странник предрек ей смерть от топора.

Маргрьет сморщила нос.

– Это Роуслин рассказывает?

Лауга скорчила гримасу.

– Не только она. Говорят, когда Агнес была ребенком, в ее обязанности входило присматривать за сенокосным лугом, и однажды она обнаружила путника, который устроил там стоянку. Его лошадь топтала траву, и, когда Агнес велела ему убираться, он проклял ее и крикнул, что когда-нибудь ее обезглавят.

Маргрьет фыркнула – и тут же зашлась в приступе кашля. Лауга бросила метлу и бережно отвела мать к кровати. Стейна осталась стоять, где стояла, угрюмо наблюдая за ними.

– Тише, мама, тише, все будет хорошо, – приговаривала Лауга, поглаживая мать по спине, и вскрикнула, когда изо рта Маргрьет вылетел ярко-алый кровяной сгусток.

– Мама! У тебя кровь! – Стейна рванулась к матери и споткнулась о метлу.

Лауга оттолкнула сестру:

– Не мешай ей дышать!

Охваченные тревогой, они смотрели, как Маргрьет содрогается от надсадного кашля.

– Вы не пробовали студень из исландского мха?

В дверном проеме стояла Агнес, глядя на Лаугу.

– Мне уже легче, – прохрипела Маргрьет, прижимая ладонь к груди.

– Он очищает легкие.

Лауга развернулась к дверному проему, лицо ее исказилось:

– Оставь нас в покое, слышишь?

Агнес и бровью не повела.

– Так вы пробовали этот студень?

– Нам не нужны твои зелья! – отрезала Лауга.

Агнес покачала головой:

– А я думаю, что нужны.

Маргрьет перестала кашлять и пронзительно глянула на нее.

– Что ты хочешь этим сказать? – прошептала Лауга.

Агнес сделала глубокий вдох.

– Нарезанный мох сварите в кипящей воде. Варить надо долго, очень долго. Когда варево остынет, оно превратится в серый студень. Вкус у него отвратительный, но он может остановить кровотечение в легких.

На миг воцарилась тишина – Маргрьет и Лауга неотрывно смотрели на Агнес.

Стейна вновь присела на кровать.

– Тебя научил этому Натан Кетильссон? – тихо спросила она.

– Говорят, это помогает, – отозвалась Агнес. – Я могу сама сварить – хотите?

Маргрьет медленно вытерла рот уголком фартука и кивнула.

– Свари, – сказала она.

Мгновение Агнес колебалась, затем развернулась и стремительно вышла в коридор.

– Мама, – сказала Лауга, – я не думаю, что тебе стоит принимать из ее рук…

– Довольно, Лауга, – прервала ее Маргрьет. – Довольно.

* * *

Преподобный все не едет. Зато пришла зима. Ветер, швыряющий в кровлю дома горсти снега, прогнал осень, воздух стал сухим и хрустким, точно лист бумаги. Каждый мой выдох облачком повисает у губ, точно призрак, и туманы, спускаясь с гор, застилают пеленой долину. Наступает тьма; она угнездилась в этих местах, точно черный кровоподтек на теле земли, но преподобного все нет.

Отчего он не приезжает?

Соль в воздухе. Ветер поднялся во тьме, и черный песок впивается в кожу. Спуск. Стылая дорога вниз, к еще более стылой воде. Соль в воздухе.

Что я поведала бы Тоути?

Преподобный, сказала бы я, на исходе того лета Натан стал все чаще покидать Идлугастадир и всякий раз, вернувшись, казался мне все более чужим. Улучив минуту, когда я была одна в молочне, он отнимал у меня проволочную щетку, затем привлекал меня к себе, но лишь затем, чтобы спросить: согревала ли я постель Даниэля, пока он, Натан, зарабатывал на пропитание, изгоняя смерть из нутра своих соотечественников. Он даже заявил, будто бы я влюбилась в Фридрика! В этого настырного и драчливого щенка, от которого вечно несло немытой шерстью. Обвинения Натана казались мне смешными, нелепыми. Неужели он не понимает, как я истосковалась по нему? Что он совсем не такой, как все другие мужчины?