– Сочувствую тебе, – пробормотала Маргрьет.
Агнес покачала головой.
– Сигге пришлось гораздо хуже. Занимаясь засолкой китового мяса, я слышала голоса Натана, который отмывался от грязи перед очагом, и Сигги, пытавшейся его успокоить. Натан кричал, что Фридрик рехнулся, что он и до двадцати не доживет, как убьет кого-нибудь. Сигга была по уши влюблена во Фридрика, и речи Натана были ей как острый нож в сердце. Само собой, она ни словом не посмела возразить Натану, но позднее, когда все легли спать, я слышала в темноте, как она плачет.
Маргрьет ничего не сказала. Ей безумно хотелось взглянуть на Агнес, но она опасалась, что, если повернет голову, та прервет рассказ, и все пойдет как прежде. Наконец она сказала, тщательно подбирая слова:
– Должно быть, твоя жизнь в Идлугастадире была нелегка.
– После той истории с китом она стала еще хуже. Натан все меньше и меньше бывал дома. Возвращаясь, он часами разглагольствовал, что платит нам с Сиггой жалованье не затем, чтобы мы сидели сложа руки. Ко всему, что бы мы ни делали, он находил повод придраться. Масло слишком мягкое, в бадстове грязно, кто-то побывал в его мастерской и опрокинул колбы. Это при том что ни одна из нас не посмела бы сунуться в мастерскую в его отсутствие. Ветер ли сдвинул с места какую-то вещь или кто-то из нас, затаскивая в дом плавник, взрыл землю во дворе – Натан тотчас обвинял нас в том, что мы перекопали двор, ища припрятанные им деньги. Мы-то и понятия не имели, что он закопал свои сбережения во дворе, покуда он сам об этом не сказал.
А дальше больше. Натан, вернувшись с юга, столкнулся с Фридриком на выходе из Идлугастадира. Вначале все выглядело вполне прилично, но потом я, Сигга и Даниэль услышали, как они, стоя по разные стороны тропы, во все горло кричат друг на друга. Натан грозился поколотить Фридрика, а еще пожаловаться сислуманну, если Фридрик еще раз посмеет хоть ногой ступить на его землю. Они переругивались какое-то время, а затем Фридрик развернулся и отправился домой.
Тем вечером Натан был вне себя от бешенства. Он выволок Сиггу во двор, и я слышала, как он обвиняет ее, она, мол, обманула его доверие и лгала ему. Натан грозился выгнать ее, а Сигга умоляла его сжалиться. Ей некуда пойти. В это время года никто не станет нанимать работницу. Идет снег, она замерзнет до смерти. Наконец Натан понизил голос, и я больше не могла разобрать его слов. Все это продолжалось больше часа, а когда они наконец вернулись в дом, глаза у Сигги были красны от слез, и она сразу отправилась в постель. Тогда Натан велел мне встать и пойти за ним.
Снаружи стояла непроглядная темнота. Натан повел меня на берег моря и там сообщил, что Фридрик просил у него разрешения жениться на Сигге. И прибавил: он, мол, знал, что Сигга за его спиной амурничает с Фридриком, но не думал, что у них дойдет до такого. Он считал, что это лишь праздные заигрывания.
Когда я сказала, что, по моему мнению, это лишь безобидная влюбленность двух невинных детей, Натан от души расхохотался и заявил, что никого из этой парочки он даже с натяжкой не назвал бы невинным. Затем он запустил руку в карман, показал мне три серебряные монеты и пояснил, что мальчишка предложил ему деньги за разрешение жениться на Сигге. Я спросила, зачем же он взял деньги, если явно против этого брака, и Натан рассмеялся – дескать, только болван откажется задарма получить звонкую монету. Потом он спросил, зачем я попустительствовала шашням Фридрика с Сиггой, если знала, что он, Натан, не желает, чтобы этот мальчишка в его отсутствие шлялся в Идлугастадир. Я ответила, что Фридрик мне совсем не нравится, но я привыкла жить на хуторах, где много слуг и всякого другого народа, а в Идлугастадире дни тянутся долго, как нигде.
Агнес допила молоко и выплеснула осадок в огонь. Маргрьет вздрогнула от резкого шипения.
– Я теперь уже не засну, – сказала Агнес.
Маргрьет кивнула.
– Я, пожалуй, тоже. – И, поколебавшись, добавила: – Я не знала, что Фридрик и Сигга были помолвлены.
Агнес издала отрывистый смешок.
– Они так и не поженились, – сказала она. – Хотя Фридрик действительно предлагал Сигге свою руку. Он вернулся на следующий день. Натан уехал в Гейтаскард. Сигга пребывала в унынии и слонялась по дому, точно тень, а когда я поймала ее в кухне и спросила, что сказал ей Натан предыдущей ночью, она залилась слезами и ничего не ответила. Я спросила, говорила ли она Натану, что любит Фридрика, и она помотала головой. Тогда я рассказала про деньги, которые Фридрик дал Натану за согласие на ее брак с ним, и это так потрясло Сиггу, что слезы у нее мгновенно высохли. Она уставилась на меня круглыми глазами и бормотала, что поверить не может, будто Натан согласился на этот брак. Сигге он сказал, что этот человек ей не пара. Она, мол, слишком молода, а кроме того, она – его, Натана, служанка и таковой останется до тех пор, пока он не сочтет нужным ее отпустить.
В тот день Даниэль, увидев в Идлугастадире Фридрика, посоветовал ему драпать, поджав хвост, если хочет дожить до лета, однако Фридрик и бровью не повел, а только спросил меня, где Сигга. Мне не хватило духу последовать за ним в дом и увидеть, что произойдет дальше, а потому я просто ушла на берег и ждала, чем все закончится. Вскорости Фридрик вышел из дома, ведя Сиггу за руку, и сообщил мне и Даниэлю, что они помолвлены.
– И что же ты сделала? – спросила Маргрьет.
Агнес вздохнула.
– А что я могла сделать? Поднялась вверх по склону в дом и налила нам всем по стаканчику бренвина. Фридрик сиял, но Сигга была встревожена. После пары глотков Даниэль принялся распевать песенки в честь молодой пары, а я незаметно выскользнула наружу подышать свежим воздухом и отправилась на берег моря.