Йоуас и его спутники – чумазая орава, ни единого умытого лица – сообщили мне, что направляются в Гейтаскард узнать, не найдется ли для них временной работы, хозяйство-то там большое. В отличие от меня Йоуас не условился заранее о найме, однако я поручилась за него перед Вормом, и брата также приняли на работу. То были почти счастливые дни – во-первых, рядом со мной находился брат, хоть мы едва знали друг друга, а во-вторых, нам довелось работать в хорошем месте. В Гейтаскарде всегда было вдоволь еды – не то что в Гвюдрунарстадире, Габле или даже Гилсстадире. На тех хуторах случались времена, когда мне поневоле приходилось скармливать ребятишкам сальные свечи, а самой перебиваться клочками вареной кожи. К тому же и слуги в Гейтаскарде никогда не позволяли себе лишнего. Легко быть добродетельным, когда вокруг полно коров и коней, травы и масла, да еще вдоволь кормят мясом. Я сблизилась с одной из местных служанок, Марией Йоунсдоттир. Друзей у меня всегда было раз и обчелся, но Мария оказалась, подобно мне, приходской сиротой, и, наверное, это помогло нам в некотором роде найти общий язык.
Йоуасу как будто нравилось в Гейтаскарде, и я втайне этому радовалась. Вот только его приятелей я терпеть не могла. Шайка была та еще – пустоглазые, никчемные люди в грязных штанах, и гниды в волосах. Йоуас расчесал себе голову до крови. От нескольких этих типов Ворм избавился в первую же неделю – застиг их спящими за коровником, – да и все прочие тоже долго не продержались. Может, Йоуас все-таки был лучше своих сотоварищей, или на него благотворно подействовало мое соседство – не знаю, но он позволил мне отмыть его дочиста и вычесать гнид, а к тому же трудился не покладая рук. По вечерам, когда выпадало свободное время, мы разговаривали. Йоуас рассказал, что много слышал обо мне, что расспрашивал людей в округе и узнал, что я отправилась в Гвюдрунастадир. Он прибавил, что искал меня там, но так уж вышло, что я покинула хутор как раз перед тем, как Йоуас туда прибыл. Я не подала виду, но потом всласть поплакала, представляя, как брат разыскивал меня. А еще у него был ребенок. Крохотная девочка, дочка от служанки. Вот только Йоуас рассказал мне, что малышка родилась мертвой, а ее мать его в грош не ставила. Я поведала ему о Хельге, нашей бедной покойной сестренке, и Йоуас сказал, что был на ее похоронах и что Йоунас, хозяин хутора и отец Хельги, дал ему немного денег в возмещение того, что Йоуаса бросила распутная баба. Йоуас все твердил, что наша мама была сущей дрянью, и пускай, мол, она горит себе в аду, если смогла оставить двоих детей на милость прихода, которая и не милость вовсе, и наговорил о ней еще много других гадостей. Он говорил о маме в точности как Магнус, и как-то вечером мы долго пререкались об этом, а когда поутру я проснулась, Йоуаса нигде не могли найти. Он прихватил с собой деньги, которые дал мне Магнус. С тех пор я его больше не видела.
От толпы, собравшейся на нижнем поле, долетел громкий взрыв смеха. Тоути увидел, что двое мужчин впустили на двор корову, а остальные безуспешно пытаются выгнать ее назад на поле.
– Я сберегала эти деньги на случай замужества, – продолжала Агнес. – Чтобы оплатить разрешение на брак, помочь мужу купить клочок земли, чтобы мы жили достойно и независимо.
– У тебя был жених? – спросил Тоути.
Агнес усмехнулась.
– Да был в Гейтаскарде один слуга, Даниэль Гвюндмюндссон. Я ему, видно, нравилась, вот он и твердил всем и каждому, что мы помолвлены и обязательно поженимся. То же самое он сказал на суде, но я не представляю, как он мог говорить такое серьезно. Ни у кого из нас гроша за душой не было. Я позволяла ему тешиться своими мечтаниями, поскольку благодаря им он хорошо ко мне относился.
Даниэль работал и в Идлугастадире – как раз когда я там служила. Он выступал на суде, вначале как свидетель, но потом Блёндаль решил, что ему наверняка было известно, что произойдет, и Даниэля приговорили отбыть срок в тюрьме Распхус в Копенгагене.
– А ему и вправду было известно, что произойдет? – спросил Тоути.
Агнес оторвалась от вязания и окинула его холодным взглядом.
– Если бы хоть кому-то было заранее известно, что произойдет, – думаете, я бы сейчас сидела тут и болтала с вами? Думаете, Даниэля или родных Фридрика привязали бы ремнями к бочке и били плетьми едва не до смерти, будь им известно, что произойдет?
Оба замолчали. Наконец Агнес сделала глубокий вдох.
– После ухода Йоуаса единственной отрадой моей жизни на хуторе стала Мария. В детстве и в юности у меня почти не было друзей; меня вечно переправляли с одного хутора на другой, точно тюк с добром. Ко всякому, кто хотел исполнить свой долг добронравного прихожанина или нуждался в паре девичьих рук для сенокоса, ухода за овцами либо работы на кухне. Я и сама предпочитала держаться особняком. Мне куда интересней было читать, нежели общаться с людьми. – Агнес подняла взгляд. – А вы любите читать? – спросила она.
– Очень, – ответил Тоути.
Она широко улыбнулась, и тут-то наконец он увидел перед собой юную служанку, которой помог переправиться через реку. Глаза Агнес сияли, губы приоткрылись, обнажив ровный ряд зубов; женщина вдруг чудесно преобразилась, помолодела. Тоути почувствовал, что дыхание его участилось. До чего же она красива!
– И я тоже, – проговорила Агнес, понижая голос до шепота. – Больше всего я люблю саги. Знаете, как говорят – blínður er bóklaus maður, человек без книги слеп.
Что-то всколыхнулось в груди Тоути – непонятно, смех или плач. Он глядел на Агнес, глядел, как играет предвечернее солнце на кончиках ее ресниц, и думал о словах Блёндаля – что Агнес якобы убила Натана, потому что он ее отверг. Священник видел, что в сердце своем сислуманн давно вынес приговор.