Вкус дыма - Страница 38

– Что она тебе сделала? Боже милостивый, защити нас! Я так и знала! – Маргрьет обхватила руками дочь, которая тряслась от холода, притянула ее к себе.

– Да ничего она мне не сделала! – выкрикнула Стейна, оттолкнув мать. – Ей нужна помощь, она там, у реки!

– Что случилось? – Из кухни вынырнула Лауга. – Стейна! Ты испачкала мой платок!

– Ну и ладно! – выкрикнула Стейна. И снова повернулась к матери: – Я рассказала ей, что за Сигридур Гвюндмюндсдоттир подали прошение о помиловании, а она стала такая странная, вся побелела и теперь не хочет встать и уйти!

Маргрьет обернулась к Лауге:

– О чем она говорит?

– Не о чем, а о ком! Об Агнес! – пронзительно крикнула Стейна. И, стерев рукавом с лица дождевые капли, бросилась бежать по коридору. – Я должна рассказать пабби!

Йоун сидел в бадстове и чинил башмаки.

– Стейна? – удивленно проговорил он, оторвавшись от работы.

– Пабби! Пожалуйста, очень тебя прошу, пойди к Агнес! Я рассказала ей о прошении, которое Блёндаль подал за ту, другую служанку, и она точно обезумела.

Йоун тотчас же сбросил башмаки с колен на пол и встал.

– Где она? – очень тихо спросил он.

– У реки, – ответила Стейна, борясь со слезами.

Йоун выдернул из-под кровати сапоги и рывком натянул их на ноги.

– Прости, пабби, я думала, что она об этом знает! Я хотела ей помочь!

Йоун встал и крепко взял дочь за плечи. Лицо его порозовело от гнева.

– Я велел тебе держаться от нее подальше.

Он ожег Стейну яростным взглядом, оттолкнул ее с дороги и вышел, кликнув Гвюндмюндура, который валялся на своей кровати. Работник неохотно поднялся. Стейна села и расплакалась.

Минуту спустя в бадстову вошла Лауга в сопровождении Кристин.

– Что сказал пабби? – негромко спросила она – и тут увидела, где именно сидит Стейна. – Эй! Встань сейчас же, ты намочишь мою постель!

– Отстань! – взвизгнула Стейна так пронзительно, что Кристин ойкнула и пулей вылетела из комнаты. – Отстань от меня!

Лауга усмехнулась и покачала головой.

– Ты не в себе, Стейна. Чем это ты занималась там, у реки? Пыталась завести себе подружку?

– Да провались ты в ад!

У Лауги отвисла челюсть. Она сердито глянула на сестру, словно собиралась прикрикнуть, но лишь сузила глаза.

– Думай, что говоришь! – прошипела она. – Будешь продолжать в том же духе – станешь такой же злодейкой, как эта женщина!

С этими словами Лауга повернулась, чтобы уйти, но помедлила.

– Я буду за тебя молиться, – фыркнула она и вышла из комнаты.

Стейна уронила лицо в ладони и зарыдала.

* * *

Я сижу на кровати и слушаю, как за серой занавеской, в гостиной, Маргрьет, Йоун и их дочери разговаривают обо мне. Хотя Маргрьет говорит едва слышным шепотом, я различаю слова, которые просачиваются из гостиной в щель под занавеской. Руки мои дрожат, я чувствую, как неистово колотится в груди сердце. Как будто я только что бежала со всех ног, спасаясь от опасности. То же самое было со мной в суде, когда я ощущала себя вне всего происходящего.

Я могла бы быть нищенкой или их служанкой – до тех пор, пока не прозвучали эти слова. Сигга! Идлугастадир! Они приковывают меня к воспоминанию, от которого у меня перехватывает дыхание. Это не слова, а колдовское заклятие, которое превращает меня в чудовище, и вот я – Агнес из Идлугастадира, Агнес – огонь, Агнес – мертвые окровавленные тела, еще не сгоревшие, и на одном из них до сих пор одежда, которую я сшила собственными руками. Сиггу освободят, но меня не освободят, потому что я Агнес – проклятая, хитроумная Агнес. И сейчас мне так страшно, я-то думала, что смогу, что сумею притвориться, но нет – не смогла, не выйдет, неизбежного не миновать.

* * *

Письмо было небольшое, написанное убористым наклонным почерком на клочке бумаги, и строчки наезжали друг на друга, выдавая попытку автора сэкономить место. Тоути унес его, чтобы прочесть, в бадстову, где он как раз обедал.

– Опять Блёндаль? – осведомился отец, не поднимая глаз от своей порции мяса.

– Нет, – ответил Тоути, быстро пробегая взглядом письмо. «Приезжайте скорей, с Агнес Магнусдоттир беда; я не хотел бы сообщать Блёндалю. Ваш брат во Христе, Йоун Йоунссон». – Это из Корнсау.

– Разве им неизвестно, что идет дождь? И сегодня воскресенье, – пробормотал пожилой священник.

Тоути присел к столу и окинул отца внимательным взглядом. В бороде у старика виднелись крошки засохшей каши.

– Я должен ехать, – сказал он.

Преподобный Йоун тяжело выдохнул.

– Сегодня воскресенье, – повторил он.

– Да, – сказал Тоути, – день Господень. – И прибавил: – День для трудов во имя Господа.

Преподобный Йоун извлек изо рта кусок хряща, придирчиво осмотрел его и снова принялся жевать.

– Отец?

– Надеюсь, Блёндаль узнает, как добросовестно ты исполняешь его волю.

– Волю Господа, – мягко поправил Тоути. – Спасибо, отец. Я вернусь вечером. Или завтра, если погода ухудшится.

Добравшись до перевала, который вел в долину Ватнсдалюр, Тоути вымок до нитки. Тут он разглядел гонца, доставившего письмо, и пришпорил кобылку, чтобы его нагнать.

– Эгей! – крикнул Тоути, вглядываясь в сплошную пелену дождя.

Всадник обернулся в седле, и Тоути узнал одного из батраков Корнсау. Тот оделся, как для рыбалки, чтобы уберечься от дождя.

– Так вы все же поехали! – громко откликнулся он. – Что ж, теперь по этой собачьей погоде носит уже двоих!

– Беда для сенокоса, – отозвался Тоути, чтобы поддержать разговор.

– Вот уж мне этого можете не говорить! – фыркнул всадник. – Мое имя Гвюндмюндур. – Он приветственно помахал рукой. – А вы тот самый преподобный, что пытается спасти душу нашей убийцы.